Были ли события, произошедшие 17 августа 1998 года, неожиданными и для кого?
Простые россияне, конечно же, не знали, что происходило летом 1998 года внутри ЦБ России и в правительстве РФ, они могли лишь предчувствовать, что происходит что-то неладное. Многие просто догуливали свои летние отпуска, ожидая нового рабочего года. Тогда как в стране банки сокращали объемы продаж валюты населению, а за неделю перед 17 августа практически полностью прекратили продажу долларов. Однако в то же время стали активно привлекать рублевых вкладчиков громадными (для банковских депозитов) процентами. Это свидетельствует, что руководство банков знало о том, что скоро неминуемо наступит момент, когда финансовая система страны покатится вниз, поэтому предпринимались свои меры для смягчения последствий.
Финансисты и экономисты наряду с банками (не все, конечно же), стали делать некоторые шаги для того, чтобы сохранить свой капитал. Они переводили средства в доллары, некоторые уводили свои финансы за границу…, но никто из действительно понимавших суть проблемы инвесторов не вкладывал деньги в российские компании и её экономику. Кто-то из них предчувствовал крах экономики, кто-то поступал, так как сделал другой, кто-то знал, что вот-вот грянет гром.
И наступило 17 августа 1998 года, события которого вам очень хорошо знакомы. Средства, с помощью которых правительство РФ собралось бороться с кризисом для абсолютного большинства стали неожиданностью.
Назовем главные из них. Правительство односторонним актом отказалось от погашения на договорных условиях государственных рублевых обязательств (ГКО-ОФЗ), срок которых истекал до конца 1999 года. Это означало и отказ от выплаты процентов, поскольку они выплачивались в виде разницы между покупной и номинальной ценой ценных бумаг. Были обещаны новые условия погашения по этим ценным бумагам. В средствах массовой информации появилось новое грозное слово – дефолт, ранее неизвестное не только населению, но и даже некоторым российским экономистам. В американском финансовом словаре приводится следующее определение: «неспособность должника производить своевременные выплаты процентов по основным долгам или соблюдать какие-либо другие условия ипотеки, аренды и иных контрактов». Правда, слово «неспособность» в данном случае можно перевести с английского как «отказ». Во всяком случае, мы видим, что действия российского правительства вполне подпадали под это определение.
Вместо прежнего валютного коридора 5,2 – 7,15 рубля за доллар был объявлен коридор 6,0 – 9,5 рубля за доллар. (Фактический курс в последний рабочий день составлял 6,3 рубля.) Трудно сказать, намеревался ли всерьез ЦБ удерживать курс доллара в новых пределах, ниже уровня 9,5 рубля или за этим скрывалось лишь желание не возбуждать излишней паники. В любом случае данная мера стала началом девальвации рубля. Уже 2 сентября Центробанк объявил об отказе от валютного коридора, что означало переход к плавающему курсу. Тем самым была открыта дорога для обвала рубля.
Отказ от твердого валютного курса и последующая девальвация стали мерами, которые в основном соответствовали «мировым стандартам». Аналогичным образом в период кризиса действовали азиатские страны, а позже Бразилия. Роль этих мер очевидна — защита валютных резервов, остановка бегства иностранных и национальных капиталов, поощрительное воздействие на экспорт и ограничительное воздействие на импорт. Как всегда в экономике (да и в жизни), за возможные позитивные проекты приходится платить. Отмена коридора означает утрату той относительной валютной стабильности, которая так важна для нормального хода экономических процессов. Эти страны, подобно России, были вынуждены согласиться на такую цену.
Однако ни одна страна не проводила мер, аналогичных российскому дефолту и российскому мораторию. Вероятно, выгоды от таких мер признавались недостаточными в сравнении с экономической и политической ценой. Эта цена состояла в подрыве доверия внутренних инвесторов и, в еще большей степени, мирового финансового сообщества к правительству, банкам и фирмам страны, которая решилась бы на подобные меры.
Население страны негодовало, на разных уровнях и с разной остротой звучали обвинения руководителей правительства и Центрального банка в панике и некомпетентности, даже в преследовании корыстных интересов. Каково же рациональное объяснение действий Российского правительства? Назначение дефолта, очевидно, сводилось к тому, чтобы освободить федеральный бюджет от выплат по краткосрочным обязательствам. Мораторий должен был спасти крупные российский банки, которые не имели ресурсов для погашения срочных долгов иностранным кредиторам. Конечно, для России потеря доверия и престижа, связанная с данными мерами финансовой политики, тоже имела немалое значение. Тем не менее, этим пренебрегли.
Последствия кризиса нельзя назвать однозначными.
Для проведения анализа необходимо разделить весь послекризисный период на три этапа: непосредственные последствия - август-сентябрь 1998 года, краткосрочные последствия - с сентября 1998 года по июнь 1999, и отдаленные последствия - начиная с апреля 1999 года. Конечно, эти временные границы приблизительны. Катастрофическими выглядели непосредственные последствия и на самом деле они такими и были. Индекс потребительских цен в сентябре стал на 45% выше, чем в июле. На валютной бирже курс рубля по отношению к доллару упал к концу августа на 40%, а через месяц еще на 20%. По темпам роста и размерам эти цифры намного превосходили аналогичные показатели других стран, переживающих в то время кризис. И курс валюты, и цены на товары совершали огромные скачки, соответственно нормальный ход валютных операций был нарушен.
Банковская система России практически прекратила функционировать. Почти все крупные банки прекратили операции с клиентами и заморозили их счета, так как сами оказались банкротами. Толпы народа держали в осаде отделения коммерческих банков; и даже Сбербанк, несмотря на то, что его обязательства считались гарантированными государством, ввел ограничения на выдачу валютных вкладов. Одновременно с этим десятки тысяч предприятий не могли использовать свои оборотные средства. А Центробанку оставалось только фиксировать эти факты, у одних банков отзывая лицензию, и назначая свою администрацию в других. Доверие к России на мировых финансовых рынках рухнуло. Оценивающие платежеспособность и надежность заемщиков, рейтинговые агентства скачкообразно понижали финансовые рейтинги российских банков, правительства, и регионов России в целом. Ничего хорошего для России это не предвещало - любой доступ к внешним источникам финансирования для России отныне был заблокирован. Основные западные банки создали специальный комитет для отстаивания своих интересов в связи с Российским дефолтом. А очередные транши согласованного в июле 1998 года кредита Международный валютный фонд вообще закрыл.
Наверняка многие помнят неразбериху, неуверенность и стресс, которые царили в стране в эти недели. В высших кругах бушевала лихорадка перетасовок, отставок, назначений. Задержки выдачи зарплаты, ставшие уже обычным явлением, резко выросли. Обыватели с ужасом наблюдали, как на рынках и в магазинах ежедневно менялись ценники, и только в одну сторону - повышения. Заводы, фабрики, банки сокращали и увольняли сотрудников, в лучшем случае отправляли в неоплачиваемый отпуск. Еще вчера самые доходные и престижные профессии брокера, банкира, менеджера по рекламе неожиданно стали сферой массовой безработицы. Средний класс, формирование которого едва началось в России, терял почву под ногами.
Как в России, так и на Западе, в прогнозах и оценках царил пессимизм. 24 сентября обновленное руководство Центробанка России выступило с прогнозом, согласно которому ВВП страны в 1999 году мог сократиться на 5-6%. Тогда как уровень цен к концу года мог бы превысить уровень 1997 года в 2,5 - 3 раза. Выступая в одном из комитетов палаты представителей США, Д. Сорос говорил о «коллапсе российской банковской системы» и о том, что «сначала Индонезия, а потом Россия пережили практически полный крах».
События в России и в Бразилии, все еще продолжающийся кризис в Азии, экономический спад в Японии породили к концу 1998 года ощущение угрозы мирового экономического кризиса, напомнившие начало Великой депрессия 1930-х годов. К счастью, крах не наступил. Продолжавшийся подъем экономики в Западной Европе и Америке, достаточная устойчивость Китая и Индии, начавшееся оживление в кризисных странах Азии, смогли отвратить угрозу. Международные агентства и организации, занимающиеся экономическими прогнозами, стали повышать оценки мировой экономики на 1999 и 2000 годы.
Россия, как и все, только в своем масштабе, поправлялась от августовского фейерверка. И именно тогда, на протяжении 2-3 кварталов новая послекризисная реальность стала входить в жизнь людей, страны, в повседневные экономические процессы. Последствия кризиса, пусть даже краткосрочные, все еще во многом определяли обстановку, и тем не менее, наконец-то, наступала хоть какая-то стабилизация. И ее наиглавнейшими показателями стали во-первых, прекращение обвального падения курса рубля и как следствие - снижение темпов инфляции. Та самая гиперинфляция, которая казалась вполне вероятной осенью 1998 года к счастью, не случилась. Федеральный бюджет вел себя достаточно удовлетворительно, будучи освобожденным от платежей по внутреннему долгу. Обязательства по дефолту в течение 1999 года были переоформлены в купонные среднесрочные облигации (с регулярной выплатой процентов по купонам, прилагаемым к бумагам).
Импорт резко сократился под воздействием девальвации. Некоторые предприятия в пищевой и легкой промышленности России наконец-то смогли подняться с колен и занять свое место на рынке. Торговый баланс страны увеличился благодаря уменьшению импорта.
Вопреки рецептам консерваторов от экономической науки и идеологов левой оппозиции, новые руководители правительства и Центробанка не встали на путь резкого усиления государственного участия в экономике и более щедрой эмиссии денег, и именно в этом, похоже, и состояла их заслуга. Более того, они продолжили сотрудничество с Международным валютным фондом, и это дало возможность минимизировать ущерб от кризиса для международного финансового позиционирования России.
И все-таки положение в стране оставалось трудным, в некоторых отношениях — практически критическим. Постоянную угрозу усиления инфляции создавало правительство, которое было вынуждено вернуться к финансированию дефицита федерального бюджета кредитами Центрального банка. Система коммерческих банков России представляла собой либо госпиталь, либо погост. А правительство только начинало задумываться о реструктуризации и преобразованиях по известным западным и азиатским моделям. Бегство капитала не остановила даже девальвация, хотя на это и возлагали какие-то надежды, и оно, в сущности, продолжало поглощать весь актив торгового баланса, а валютные резервы Центрального банка оставались на совершенно недостаточном уровне.
На границе 1998-го и 1999-го годов все прогнозы развития российской экономики были весьма далеки от оптимизма. Начиная новый раунд переговоров с Россией, МВФ прогнозировал падение ВВП в 1999 году на 8%. Падение на 7% - прогноз западных банков. Несмотря на это с каждым месяцем картина выглядела все лучше. Уже в конце первого квартала 1999 года российское правительство строило свои планы исходя уже из снижения ВВП ни 3%, а банки в то же время давали всего 1% снижения. Действительность посрамила прогнозистов и изумила всех, ибо ВВП в 1999 году оказался на 3,2% больше, чем в 1998 году. Более того, доходы бюджета, темп инфляции, курс рубля к концу 1999 года оказались лучше прогнозов. Социальные психологи стали отмечать укрепление в деловых кругах и в более широких слоях настроений оптимизма и надежды на лучшее.
Можно сказать, что к середине, и еще более к концу, 1999 года непосредственные и краткосрочные последствия финансового кризиса были преодолены. Кто проиграл, тот смирился с потерями и взялся за работу, чтобы наверстать потерянное. Кто выиграл, тот старался удержать свой выигрыш. Вполне удовлетворительно выглядят экономические показатели за 2000 год. Впервые более чем за десять лет отмечен рост производства во всех основных отраслях. Инфляция по российским понятиям была умеренной, приостановился рост внешних долгов, рубль держался крепко, а валютные резервы увеличились примерно в два раза. Россия пополнила казну, воспользовавшись необыкновенно высоким уровнем цен на нефть и связанным с нефтью повышением цен на природный газ. Они и явились одним из основных источников бюджетных доходов.
Поскольку импорт по-прежнему оставался на недостаточно высоком уровне, большое положительное сальдо — до 20% ВВП - образовалось в торговом балансе страны. Этот показатель арифметически можно объяснить изначально небольшой величиной самого ВВП России. Социально же прослеживается следующий отнюдь не положительный факт. Доля ВВП, идущая на потребление, значительно отставала, и именно из-за этого отставания появились ресурсы для весомого «чистого экспорта», поглощенного частично ростом валютных резервов, и частично бегством капитала. Вот они, последствия финансового кризиса, теперь уже сравнительно отдаленные: стремительное падение уровня жизни населения, обусловленное августовскими событиями 1998 года. Взлет инфляции при стабильности и даже отставании денежных доходов, так и не был компенсирован в 1999-2000 годах, несмотря на выравнивание экономики.
Выход из кризиса усугублялся внешними долгами.
Одной из основных угроз финансовой стабильности России являлись внешние долги. Или же обратная сторона – экономический рост и внутренняя устойчивость страны была зависима от облегчения проблемы долгов и её полного разрешения.
Любая страна, как правило, является одновременно и кредитором, и должником, причем часто эти величины стоят недалеко друг от друга. За вычетом прямых инвестиций к концу 1998 года внешние финансовые активы правительства, фирм, банков и населения США оценивались в 3,8 триллиона долларов, а внешние долги Америки, иными словами финансовые пассивы - в 5,3 триллиона. Огромную сумму в полтора триллиона долларов составлял чистый внешний долг Америки. Однако, долги бывают разными, в данном случае, львиная часть долгов приходилась на банковские депозиты и инвестиционные вложения в американские ценные бумаги других стран, что является признаком доверия мирового финансового сообщества к правительству, банкам, корпорациям и доллару США в целом. То есть в данном случае можно сказать, что внешняя задолженность Америки являлась показателем скорее их силы, чем слабости.
Внешний долг России, чисто арифметически, в значительной мере уравновешивался ее финансовыми активами, которые на тот момент оценивались в 130-140 миллиардов долларов. После распада Союза, как известно, Россия пришла к соглашению с остальными отделившимися республиками о так называемом «нулевом варианте». Это означало, взяв право на получение денег с советских должников, она взяла на себя все внешние долги СССР. Но так как платежеспособность должников была крайне низкой, соответственно и говорить о «качестве» этих активов не приходится. Ибо должниками России стали либо государства-изгои вроде Кубы и Ирака, либо находящиеся на грани нищеты страны вроде Анголы и Эфиопии. Кроме всего прочего обнажились чисто финансовые проблемы. Ведь основная часть кредитов была предоставлена в рублях, а с того времени рубль успел сначала упасть в цене в несколько тысяч раз, затем, благодаря деноминации, вырасти в тысячу раз и снова начать дешеветь. А страны-должники пересчитывать рубли в доллары по официальному советскому курсу (1960-1980-х годов) не собирались. И только в случае списания большей части долга некоторые страны идут на это. В это же время Россия вступила в члены Парижского клуба кредиторов, и это могло улучшить ее шансы на возврат части долгов при благоприятных условиях. Однако если рассматривать эту статью доходов, то однозначно можно сказать, что реальных поступлений валюты практически не было и ожидать их не приходилось. На начало второго тысячелетия государственный внешний долг России составлял 156 миллиардов долларов, и состоял из долга, накопленного новой Россией - 48 миллиардов, и полученного наследства от СССР - 97 миллиардов, и остаток составляли облигации внутреннего валютного займа, которые частично принадлежали внешним держателям, частично внутренним. Кроме того, были долги российских банков, а также долги субъектов федерации, список которых возглавляла Москва.
Рассматривая проблему выплат по долгам с точки зрения финансов можно сказать, что здесь есть два аспекта — бюджетный и валютный. Например, в бурных дебатах начала 2001 года о задержке выплат по долгу СССР Парижскому клубу (государственным кредиторам) обсуждался, в первую очередь, бюджетный аспект, заключавшийся в том, что якобы в федеральном бюджете не заложены средства на эти расходы. Действительно, регионы могут остаться без дотаций, бюджетники - без зарплат, и так далее, в случае, если бюджетные деньги будут затрачены на выплаты по задолженностям. Кроме того, рублями эти долги не погасить, для этого нужны доллары. А для этого правительство России должно купить валюту у Центрального банка, из его валютных резервов. В конечном счете, возможность нормально платить по внешним долгам зависит от способности страны зарабатывать валюту, то есть от платежного баланса. Высокие цены на нефть, на тот момент, обеспечивали России большое активное сальдо, и валютный аспект долговых выплат несколько отступил на второй план.
Вопрос о том, чтобы отказаться от уплаты этих долгов, как это было сделано в 1918 году Россией, остается риторическим. Это сразу бы означало возврат к международной изоляции, к идеологии осажденного лагеря, а также полное изменение всей внешней, да и внутренней политики. И все-таки Россия и должна была и могла добиваться уменьшения бремени в договорном порядке, особенно касательно советских долгов. После упорного торга в начале 2000 года Лондонский клуб согласился полностью списать более тридцати процентов российского долга и дать рассрочку на погашение остальной части. Правда, в обмен на эти уступки кредиторов Российским участникам переговоров пришлось пойти на повышение статуса долга, то есть долговой ответственности, а это сделало его новую реструктуризацию практически невозможной. Простой расчет заключался в том, что через несколько лет рост экономики позволит легче справиться с долговой нагрузкой. И тогда от Парижского клуба российская финансовая дипломатия решила добиться того же…
Однако, стабилизация финансового положения России в 2000 – 2001 годах только уменьшила вероятность успеха в переговорах с Парижским клубом. Кредиторы делали упор на следующее: «С какой стати они должны делать подарки не просто экономически развитой стране, а стране, имеющей даже излишки, как в бюджете, так и в платежном балансе?», и она была достаточно логична. Кроме того, позиция Международного валютного фонда здесь играет не последнюю роль: Парижский клуб ничего обсуждать не станет со страной, которая не получила добро Фонда на курс ее экономической политики.
Все вышеизложенное касалось только долга СССР, полученного в наследство Россией. Новоприобретенный российский долг, безусловно, по своим размерам был меньше, но никаких шансов на его списание или хотя бы реструктуризацию не было, и быть не могло. В этом случае Россия имела дело со следующими типами кредиторов: международные финансовые организации во главе с МВФ, правительства зарубежных стран и частные финансовые институты. Они выступали владельцами, так называемых, евробондов. Несмотря на то, что выпуск евробондов был возможен лишь в коротком интервале 1996-1998 годов, российское правительство успело разместить их на 17 миллиардов долларов.
С самого начала евробонды Россия размещала в Азии и Латинской Америке на достаточно благоприятных условиях, соответствовавших мировым стандартам для стран среднего уровня развития. Высшие чиновники российского правительства, заинтересованные выпуском на рынок акций, предварительно провели широкую рекламную кампанию сего действа. Группы западных финансовых институтов, проводивших размещение евробондов, возглавлялись крупнейшими инвестиционными банками с идеальной репутацией. Несмотря на это, по мере снижения инвестиционного рейтинга России и по мере приближения к августу 1998 года, условия размещения облигаций ухудшались. С целью продажи последнего предкризисного выпуска облигаций в июле 1998 года, повысили купонную процентную ставку (годовой процент к номиналу облигации) до 11%, при этом продавали облигации по цене, составлявшей только 74% от номинальной стоимости. Срок погашения облигаций - в 2018 году, и номинированы они были в долларах.
Владельцы облигаций всех выпусков автоматически получают право, подкрепленное законом, требовать незамедлительного погашения облигаций в случае основного долга хотя бы по одному выпуску или при задержке выплаты процентов. В итоге кризис 1998 года закрыл, как правительству, так и любым другим заемщикам России, выход на рынок евробондов, который при нормальных условиях достаточно дешев для эмитентов облигаций. А это могло бы позволить России покрыть новыми выпусками необходимые выплаты по старым облигациям и значительно облегчить тяготы внешнего долга.
Инфляция - нужно ли с ней бороться?
Для всех стран мира XX век стал веком инфляции. Даже американский доллар, одна из самых устойчивых валют, стоит теперь в ценах 1900 года не более 4 центов. Однако в США не проводилось никаких деноминаций, денежных реформ, обмена денег, а многие валюты других стран мира имели гораздо более бурную инфляционную историю.
В России политические потрясения истекшего века сочетались с инфляцией разных масштабов и форм. Для Российской инфляции, как и для многих экономических процессов, переломной датой явился кризис августа 1998 года. Под прямым воздействием девальвации индекс потребительских цен вырос с июля 1998 года до июля 1999 года в 2,3 раза. Однако в дальнейшем темп инфляции снизился до «приемлемого» уровня 15—20% в год.
В наиболее общем, но корректном виде инфляцию можно объяснить тем, что на ограниченные ресурсы экономики предъявляется слишком много требований. Принципиально важно, что эти требования имеют финансовую форму, т.е. обеспечиваются деньгами. В безденежном хозяйстве распределение ресурсов может теоретически осуществляться административными способами без инфляции. Но современная денежная экономика отвечает на чрезмерность требований единственным доступным ей способом – повышением цен, которое «отсекает» слабейших претендентов. Инфляция может усилиться, если многие предприятия существенно повышают зарплату работникам. В макроэкономическом контексте это означает, что сфера потребления предъявляет требование в виде платежеспособного спроса на ресурсы, которые экономикой еще не произведены.
Эту логику можно применить не только к инфляции спроса, которая подразумевалась в приведенных примерах, но и к инфляции издержек. Здесь особенное значение приобретают действия производителей и продавцов, обладающих в полной или частичной мере преимуществами монополии. Если, к примеру, рынок нефтепродуктов поделен между несколькими компаниями, они могут поднять свои цены и навязать их экономике. Эту меру можно рассматривать как претензию нефтяников на более значительный «кусок общественного пирога». Защищая свой «кусок», остальные отрасли будут стремиться включить повышенные издержки на нефтепродукты в цены своей продукции. Результатом может стать всеобщее повышение цен.
Вообще говоря, инфляцию можно рассматривать как экономическую борьбу разных сфер экономики, разных отраслей и общественных слоев (можно сказать — классов) за долю в этом самом пироге, иначе говоря, в производимом страной продукте, в ее неизбежно ограниченных ресурсах.
Выделение значительной доли ВВП во внешнеэкономическую сферу не стало бы таким сложным долгом, если бы российская экономика в предстоящие годы устойчиво росла «азиатскими» темпами - 5 – 10% в год. Это имело бы позитивный эффект и с другой точки зрения: стабильный экономический рост мог бы наконец остановить бегство капитала и способствовать его возвращению.
В этой связи встает жизненно важный вопрос: возможен ли такой рост в условиях инфляции? По мнению А. Н. Илларионова, которое он пытается доказать статистически, опыт последних десятилетий безусловно свидетельствует о том, что между размерами инфляции и темпами экономического роста имеется четкая обратная зависимость. Этот вывод трудно оспаривать как общую закономерность. Но исключения из нее тоже существенны. Финансовая история знает случаи интенсивного роста в условиях значительной инфляции (страны Латинской Америки на некоторых этапах их развития). Умеренная инфляция может оказаться стимулом для экономики, переживающей спад. Экономическая действительность богаче любой схемы, даже имеющей статистическое обоснование.
В любом случае в те годы перед российской экономической политикой стояли чрезвычайно сложные проблемы. Нельзя было допустить новый спад, необходимо было удержать инфляцию в умеренных рамках и выплачивать внешние долги. Кроме того, не следует забывать о разумном маневрировании валютным курсом: резкое понижение курса рубля грозило новой инфляцией, а поддержание завышенного курса могло подготовить условия для нового финансового кризиса, как это случилось в 1998 году.
«Утро после битвы» или Российская банковская система после августа 1998 года.
Как мы видели, восстановление жизнеспособности банковской системы — одна из трудных задач, стоящих перед странами, пережившими финансовый кризис. В странах Азии были спешно созданы особые государственные органы, призванные «разбирать развалины» — отсеивать безнадежных банкротов, поддерживать и санировать важные для экономики банки, не страдающие смертельными болезнями. Все это обычно называется реструктуризацией банков и требует денег, как правило, бюджетных. Такие государственные органы спасают банки разными способами, часто — покупая у них со скидкой предоставленные банками ссуды и приобретая доли собственного капитала банков. Если банк действительно выздоравливает, эти ссуды и участия можно выгодно продать частным кредиторам и акционерам.
Таким же образом собралась действовать и Россия. В 1999 году начало свою деятельность Агентство по реструктуризации кредитных организаций (АРКО) с аналогичными функциями. Оно получило крайне ограниченные бюджетные средства, значительная часть которых уходила на содержание самого агентства. Его ресурсы были несоизмеримы с масштабами катастрофы, постигшей в 1998 году банковский сектор.
Верхняя часть списка российских банков в настоящее время отличается от аналогичного списка того времени. Совсем исчезли или перешли в нижнюю часть списка ведущие банки, которые претендовали на мировые рейтинги, эмитировали свои евробонды, активно рекламировали себя. Если самые первые места занимают, как и раньше, государственные Сбербанк и Внешторгбанк, то далее следуют «новички», либо устоявшие по тем или иным причинам в кризисной буре, либо набравшие силу в самые последние годы. В результате российская банковская система, в первые годы после событий 1998 года, оказалась еще более изолированной, более провинциальной в международном масштабе, чем до кризиса.
Крах ведущих российских банков хотя и имеет общие черты с банковскими кризисами в Азии и Латинской Америке, но в то же время отличается от них. Поскольку российские банки были гораздо слабее связаны с реальным сектором, невозврат ссуд имел для них соответственно меньшее значение. Зато они оказались под ударом дефолта по ГКО-ОФЗ, что лишило их значительной части ликвидных средств. Российские банки жадно потянулись за сравнительно дешевыми ресурсами на мировом рынке капитала и опрометчиво влезли в петлю форвардных контактов, которые обязывали их предоставить иностранцам доллары по 6,5-7 рублей за доллар, в то время как к моменту исполнения контракта доллар на рынке подскочил до 15 рублей и выше. Волна изъятия вкладов предприятиями и населением затопила российские банки, многие из них окончательно пошли на дно.
Международный валютный фонд требовал скорейшей расчистки поля — формального банкротства полумертвых банков с распределением оставшихся активов между кредиторами и вкладчиками. Это, как правило, не соответствует интересам хозяев таких банков — собственников большинства акций и высших менеджеров. При таком ходе дела они теряют все свои деньги, посты, возможность извлекать выгоды от формального существования банка. Интересы собственников и менеджеров находят поддержку у руководства Банка России и АРКО. Кредиторам и вкладчикам нередко тоже представляется, что, если банк останется жив, они смогут вернуть, хоть часть своих денег. В результате наблюдался феномен «жизни после смерти» - тянущийся годами процесс не то ликвидации, не то санации банков с бесконечными переговорами руководства банков с кредиторами и вкладчиками об условиях погашения долгов перед ними. Важную роль при этом играло несовершенство российского законодательства о банкротстве кредитных учреждений.
Специалисты банковского дела в целом скептически оценивают первый период деятельности АРКО. Агентство не столько занималось реструктуризацией банков в смысле восстановления их нормальных функций, сколько затыкало дыры в балансах нескольких банков, которые оно взяло под свою опеку, что означает трату весьма ограниченных средств АРКО «на оказание финансовой помощи владельцам банков».
Российские банкиры проявляли завидную ловкость в уводе активов, на которые могли бы наложить руки кредиторы и вкладчики. Много писалось о такой деятельности руководителей «Менатепа», которые перекидывали здоровые активы (исправно погашаемые заемщиками ссуды, нормальные инвестиции) в дочерний банк в Санкт-Петербурге, который юридически является самостоятельным лицом. При таких операциях на балансах «родителей» остаются, с одной стороны, фиктивные активы, с другой — обязательства, которые заведомо останутся непогашенными. Как это обычно бывает, общество уже начинает забывать о погибших деньгах банковских кредиторов и вкладчиков, да и о самих банках-«покойниках». На передний план закономерно выступают вопросы участия банков в начавшемся экономическом оживлении, об устойчивости банков, ставших новыми лидерами, о внедрении современных, соответствующих мировым стандартам методов надзора над банками. Оживление экономики в 1999-2001 годах способствовало росту активности банков, особенно новых лидеров.
Авторы: Лариса Лященко, Сергей Поташов
