Среди российских политиков бытует мнение, что будущее для России после Путина будет похоже на настоящее Сирии, где идет не первый год кровавая гражданская война. Об этом примерно говорил и сам Путин во время прошлогоднего выступления в ООН. Он заявил тогда, что экспорт так называемых демократических революций породил на Ближнем Востоке и в Северной Африке нищету, насилие и социальные катастрофы.
Вакуум власти породил «зоны анархии», в которые тут же устремились экстремисты и террористы. О том, какие на самом деле процессы могут возникнуть при смене существующей российской власти, написала для The Washington Post аспирант-политолог Колумбийского университета Мария Снеговая. С мнением эксперта знакомит издание «Биржевой лидер».
Общественные науки говорят о том, что смена режима в России на демократию не будет проходить в сопровождении такого кровопролития как в Сирии. Поясняя почему, автор обращает внимание на то, что режим сирийского президента Асада опирается на религиозное меньшинство - узкую и спаянную касту, убежденную в том, что ее выживание зависит исключительно от того, сохранит ли власть Асад. По религиозным практикам алавиты ближе к шиитам, однако правят они в преимущественно суннитской стране. В итоге объединяют алавитов религиозная принадлежность и необходимость выживать в условиях, когда вокруг преобладают иноверцы.
Пока же в настоящий момент алавиты имеют непропорционально высокую долю в сирийской армии и спецслужбах. Такая военно-политическая структура позволяет режиму меньшинства удерживать власть. Далее эта власть передается среди алавитов детям и родственникам. Параллельно всячески укрепляется культурная традиция с лояльностью семье, клану, религиозной общине. Как результат алавиты полностью преданы Асаду и очень редко оказываются на стороне оппозиции. В то же время большинство чиновников и офицеров суннитского происхождения перешли в оппозицию Асаду и присоединились к оппозиции. Международные санкции, введенные в 2011-2012 году, ударили по сирийской экономике, но вместе с тем еще более сплотили сирийские элиты подобно менталитету «осажденной крепости». Экономический кризис не пошатнул лояльность алавитов к режиму, в том числе и из-за опасений, что падение Асада будет означать приход коллективной кары, вплоть до тюрем и религиозных чисток. На это ту них действительно есть основания, если вспомнить, что от отдельных членов оппозиции можно было услышать в адрес алавитов при власти угрозы «порубить на куски и скормить собакам».
В России же ситуация принципиально иная. Там правит популистская автократия, поддерживающая лояльность населения через распределение ресурсов между группами элит, спецслужбами, чиновниками, работниками бюджетной сферы. Среди этих групп нет объединяющей идентичности меньшинства. То есть сохранение власти Путина не стоит в зависимости с существованием какого-то меньшинства. Хотя, конечно, отдельные представители элит лично Путину своим богатством, но таких немного и исчисляется эта группа сотней людей. С учетом спецподразделений Кадырова - тысячами. А вот преданных Асаду алавитов — миллионы. В случае ухода Путина, большая часть российских элит, вероятно, сохранит свое положение, продолжив службу новому лидеру, или столкнется с преодолимыми трудностями. Лишь отдельным личностям будет грозить опасность в виде судебного преследования, бедности или физического ущерба. Поэтому, как считает автор, не стоит ожидать, что путинские элиты будут стрелять по толпе, хотя замминистра связи А. Волин в одном из интервью допустил именно это.
Путин получает поддержку, напрямую покупая ее через предоставление своим сторонникам денег и преференций. Однако подобные системы не выдерживают ухудшения экономической ситуации. Различные группы переходят к конкуренции за ресурсы. Начинаются низовые политические протесты с дальнейшим расколом элит. Конкуренция приводит к тому что часть инсайдеров выпадают из системы. Государственная элита сокращается, но становится более спаянной, а снаружи образовывается пул потенциальных альтернативных лидеров. Бизнес и средний класс в такой ситуации склоняются к поддержке оппозиции, так как режимы подобные путинским, как правило, посягают на чужую собственность, расширяют государственные монополии, ограничивают доходы людей, порождают регулирующие коррумпированные структуры. Далее все зависит от того, насколько эффективно удастся организовать народный протест и потребовать смену режима. Если лояльность элит покупная, то сторонники покинут лидера, как только он перестанет платить.
Нечто похожее было во время протестов 2011-2012 годов, когда отдельные лояльные группы элит выразили поддержку демонстрантам. Сейчас, в то время, как выручка от реализации нефти падает, а экономика существует под давлением международных санкций, снижается рейтинг правительства, в стране происходит все больше протестов, наблюдателями уже отмечается напряженность в среде пропутинских элит. Потому российские руководители и стремятся к отмене санкций. Мало кому нравится, что активы за рубежом заморожены, а то и просто обесцениваются и правители ищут способы для компенсации этим элитам. Отсюда и появляются инициативы вроде системы «Платон» или «закона Ротенберга». Так что, резюмирует автор, в случае падения Путина политический переход будет не столь кровавый, как в Сирии, и, вероятно, более быстрый и мирный.
