Россия проиграла дело Савченко, поскольку во время суда и следствия над украинкой, которая была признана российским правосудием виновной в убийстве журналистов, находившихся на территории ЛНР, не была достигнута ни одна из задач, обычно стоящих в ходе судов над военнопленными. Об этом говорится в статье Алексея Макаркина, первого вице-президента Центра политических технологий, обнародованной агентством «РБК».
По словам Макаркина, дело Савченко заставляет вспоминать примеры того, как пленные, которых обвиняли в совершении военных преступлений, оказывались на скамье подсудимых. Какие цели преследовались теми, кто являлся организатором подобных процессов? Вряд ли у кого-то вызывает сомнения тот факт, что Савченко является именно военнопленной: ее взяли в плен в боевых условиях, а Российская Федерация не скрывает своей поддержки вооруженных формирований самопровозглашенной ЛНР, с которыми боролся батальон «Айдар». При этом Макаркин отмечает, что международным правом не запрещено судить пленных, если их обвиняют в военных преступлениях. По его словам, у пленного нет иммунитета от уголовного преследования, иначе преступник может избежать ответственности.
Как говорится в статье, во-первых, военнопленных судят для восстановления справедливости, что особенно важно для населения тех государств, против которых совершались преступления. Тем не менее для обеспечения торжества справедливости требуются ясные и четкие аргументы. К примеру, в делах военных преступников-нацистов таковых существует великое множество и многие из них даже не думали, что окажутся на скамье подсудимых, поэтому оставляли массу документальных следов собственных преступлений (приказы, фотографии, дневники).
Ярким примером из практики Нюрнбергского трибунала является письмо Эрнста Кальтенбруннера, начальника Главного управления имперской безопасности СС, где говорилось о том, что к нетрудоспособным евреям нужно применить «особое обращение» (данный термин к тому моменту уже не нужно было разъяснять). Во время суда Кальтенбруннер не придумал ничего лучшего, как отрицать подлинность собственной подписи, которую он выдавал за факсимиле, поставленное весьма инициативным исполнителем. Тем не менее обвинитель «добил» преступника, указав на слово «твой» перед автографом, которое не могло быть поставлено какой-нибудь бюрократом.
Во-вторых, суды над пленными устраивают для предотвращения совершения тяжких преступлений в будущем. Международным правом ХХ столетия был четко зафиксирован принцип «преступного приказа», в соответствии с которым ответственности подлежат и лицо, отдавшее соответствующий приказ, и его непосредственный исполнитель. Данный подход использовался во время Нюрнбергского и Токийского трибуналом над главными военными преступниками, в частности, опровергших доводы защиты подсудимых-военнослужащих по поводу того, что они являлись всего лишь исполнителями приказов.
В-третьих, следует учитывать и такой фактор, как воспитательное значение приговора над пленными преступниками для государства, чьим гражданином он является. Часто до взятия в плен такие лица были статусными фигурами, пользовавшимися авторитетом в своих государствах. После Второй мировой войны предание суду японских генералов дало возможность вскрыть массовые преступления, которые были совершены войсками под их командованием. Это было одной из причин поддержки мирного характера послевоенной Конституции японским обществом.
Что же можно видеть в деле Савченко? В итоге следствия и суда летчица превратилась из безвестного старшего лейтенанта в украинскую национальную героиню. Российская Федерация подвергается непрекращающимся обвинениям в ангажированности судопроизводства со стороны западных государств, международных правозащитных организаций, обращающих внимание на существование многочисленных огрехов в деле Савченко. Конечно, можно отмахиваться от таких обвинений как от не имеющих значения (российская сторона так и делает), однако при этом нужно помнить о том, что мы живем в глобальном мире, в котором любой аргумент мгновенно может вызвать сомнение, что повлечет за собой всестороннее сравнительное изучение и оценку.
При этом на фоне голодовок Савченко немаловажные вопросы относительно идеологических взглядов украинки и о том, чем занимался в Луганской области батальон «Айдар», в мировом информационном пространстве находятся на глубокой периферии. Российская Федерация пытается сконцентрировать внимание на том, что Савченко придерживается праворадикальных взглядов, а представители «Айдара» виновны в военных преступлениях, однако мировые СМИ вовсе не интересует эта позиция, поскольку их внимание привлечено к пленной женщине, противостоящей системе, все более отождествляемой ими с советской.
Говоря о внутрироссийском эффекте, автор статьи отмечает, что интерес к процессу со стороны россиян, по всей видимости, невелик: украинский вопрос уже давно находится на информационной периферию, а сегодня людей, в первую очередь, волнуют социально-экономические вопросы. Более того, у России не удается сделать Савченко символом «украинского нацизма», поскольку для этого имеются более статусные фигуры. Складывается впечатление, что украинка «замещает» на процессе Игоря Коломойского ,украинского бизнесмена, и Арсена Авакова, министра внутренних дел, находящихся вне досягаемости российского правосудия.
Получается, что ни одну из задач, обычно подразумевающихся в ходе судов над военными преступниками, взятыми в плен, России не удалось реализовать. Остается рассчитывать на то, что в скором времени эта история закончится и будет найден некий аналог «шпионского» Глиникского моста, на котором можно будет обменяться пленными.
