Переименование моста в Санкт-Петербурге прокомментировал Павел Казарин. Он утверждает, что смена названия моста прошла в духе и манере нынешнего российского руководства. Об этом сообщают журналисты раздела «Новости Мира» интернет-издания для деловых людей «Биржевой лидер» со ссылкой на «Крым. Реалии».
В своей публикации журналист и политический обозреватель Павел Казарин напоминает, что один из мостов российского города Санкт-Петербурга переименован в честь Ахмата Кадырова, первого президента Чеченской Республики послевоенного времени и отца Рамзана Кадырова, сегодняшнего главы республики. Несмелые попытки протестовать для городской интеллигенции оказались безрезультатными. Однако самым интересным моментом является вовсе не то, что местная власть оказалась слушать голоса протестующих.
Принятие решения без оглядки на мнение общественности является типичной манерой работы теперешней российской власти. «Суверенитет власти» в российской трактовке предусматривает возможность делать то, что заблагорассудится, без оглядки на окружающие обстоятельства и даже без учета здравого смысла. Судьба смены названия моста была решена, скорее всего, в момент, когда жители Санкт-Петербурга поставили под сомнение право власти принимать такие решения единолично.
Намного более занимательным моментом является то, что протест против переименования в принципе возник. Современная российская концепция рассматривает Ахмата Кадырова как человека, который оказал помощь в «замирении Чечни», прекращении войны, что вернуло территорию республики под контроль Москвы. В качестве одного из главных достижений действующего президента в начале нулевых годов воспринималось восстановление территориальной целостности, в котором вторая чеченская кампания имела большое значение.
С точки зрения формальной у интеллигенции Санкт-Петербурга не должно возникать причин для протеста против переименования. Очевидно, что имя Ахмата Кадырова, который помог вернуть Чечню, может и должно присутствовать в российской топонимике. Многими Санкт-Петербург воспринимается как город-музей под открытым небом, поэтому в числе экспонатов имя человека, помогавшего сделать Чечню снова российской, может быть. Видимо, проблема заключается как раз в том, что Чечню как часть России воспринимают далеко не все.
Специфика ситуации заключается в том, что «победителем» во второй чеченской войне Москву можно считать весьма условно. Логика дальнейших взаимоотношений федерального центра с провинцией демонстрирует, что победителем как раз является Грозный, а не Москва. В рамках современной Российской Федерации Чечню можно воспринимать как настоящую территорию правового порто-франко.
На границе Чечни заканчиваются полномочия силовых структур, в республике они обязаны предварительно согласовывать свои действия с Рамзаном Кадыровым. В подчинении последнего, по сути, есть собственные вооруженные силы, которые формально подчиняются российским силовикам. По факту лояльность чеченских силовиков замыкается на главе республики, который вполне логично ощущает себя полновластным и единоличным правителем мятежного некогда региона.
Далеко за пределами республики чеченцы чувствуют себя вольготно.
То, что в составе Российской Федерации Чечня является особой республикой, можно ощутить далеко за ее пределами. Чеченская диаспора в любой российской глубинке является силой, которая может действовать, не оглядываясь при этом на правоохранителей. Вне зависимости от места возникновения разногласий, конфликтующий с чеченцами человек обречен на поражение. Сила чеченцев заключается не только в родоплеменном характере, огромное значение имеет абсолютная уверенность в том, что силовая вертикаль прогнется под их требования. Хорошим доказательством можно считать хотя бы переименование моста.
Современная Чечня по сути своей является отдельным государством внутри государства. На территории России существует отдельный правовой анклав, сохраняющий видимость лояльности. Примечательно, что речь идет о лояльности персональной. Вряд ли кто-то рискнет предугадать, как сложится судьба Рамзана Кадырова в момент ухода Владимира Путина с главной российской должности. Неизвестной является и судьба самой республики после смены власти в России.
Несомненно, питерская интеллигенция, которая скромно протестовала против переименования, вещи своими именами назвать не сможет. Трудности в подборе терминов объясняются тем, что правда предусматривает нарушение нескольких статей российского Уголовного кодекса. Интеллигентам пришлось бы сказать, что судьба Чечни еще до конца не решена, а сам Кадыров-старший в ходе первой чеченской кампании воевал против федеральных войск, да и является личностью слишком противоречивой для российского города.
Также протестующим интеллигентам пришлось бы сказать, что большие суммы дотаций, которые тратятся без контроля, сильно напоминают выплату контрибуции. Кроме того, в недавней истории России и Чечни есть два столетия постоянной войны, что ставит под сомнение перспективы совместного строительства. Вместо этого интеллигенты предпочитают говорить с использованием полунамеков, в которых акцентируют внимание на отсутствии связи между Кадыровым и Санкт-Петербургом.
На самом деле теперешняя Россия является страной, которая даже с собственным недавним прошлым не смогла договориться. Даже свое настоящее является для России вопросом спорным. Пропагандистская риторика о «зловещем Западе» и концепция осажденной крепости присутствие реальных противоречий помогли только прикрыть. Но сами противоречия не исчезли, в свое время они повторно проявятся, со свойственной им безжалостной откровенностью.
