Желающие «особого российского пути» его себе плохо представляют. Об этом рассуждает 29 апреля обозреватель «Коммерсанта FM» Константин Эггерт в DW.
Демократия победит в России, но не завтра?
Образ Сталина в последние годы все чаще фигурирует в ходе общественных дискуссий, и популярность этого диктатора растет. Эксперты редакции «Новости Мира» журнала для инвесторов «Биржевой лидер» полагают, что, тем не менее, в соответствии с последними данными от «Левады-центра», с весны 2000 года количество приверженцев советского варианта развития не меняется существенно и колеблется у отметки в двадцать процентов.
Сторонники развития по западному, европейскому пути имеют, впрочем, также не очень много оснований и поводов к оптимизму. Несколько лет назад их можно было видеть на ставшей знаменитой после антикремлевских протестов Болотной площади.
За полтора десятка лет число сторонников движения по пути Европы составляет от пятнадцати до семнадцати процентов опрошенных.
Хотя, по сообщению «Левады-центра», таковых насчитывалось в марте позапрошлого года 31 процент – вероятно, самый большой показатель за все постсоветские годы в истории Российской Федерации. Сторонники демократии, будучи в меньшинстве, остаются при этом реалистами.
И все же наибольшая часть россиян, где-то около 55 процентов, уверена в необходимости некоего «особого пути». В течение многих лет общения со знакомыми и родственниками, продавцами и таксистами, менеджерами в страховых компаниях и дипломатами, провинциалами и москвичами Константин Эггерт понял лишь единственную вещь: желающие «особого российского пути» его себе плохо представляют.
В начале двадцать первого века на вопросы о том, чем же мы все-таки отличаемся от западных стран, люди пускались обычно в рассуждения про наши приоритеты духовных подходов над материальным приобретением в народной жизни, соборность и коллективизм. Сегодня больше всего полемизируют на темы растления Запада и гей-браках как непреодолимых преградах в сближении с европейцами и американцами.
Любые неудобные, основанные на конкретных аргументах и фактах, вопросы озадачивают, мягко говоря, приверженцев «особого пути». Если у россиян такая приверженность к коллективизму, то по каким причинам так они мало принимают участие в волонтерских движениях и благотворительности? Если настолько они привержены христианским традиционным ценностям, то зачем же едва ли не пятьдесят процентов браков в России заканчиваются разводами? Если главным обстоятельством, разделяющим ее жителей с Евросоюзом, является наличие в нем гей-браков, то как тогда быть с Литвой, Польшей, Румынией, Венгрией, Грецией и рядом иных стран, пребывающим прекрасно в ЕС и без однополых союзов и свадеб?
Ответов на такие заданные вопросы не существует и не предвидится. В Российской Федерации, где не более пятой части граждан обладают загранпаспортами, нет просто достаточного мировоззренческого опыта для сравнения различных стратегий развития. К среднему россиянину сведения о положении в мире приходят из телепрограмм гостелевидения. И если на сегодняшний день, в эпоху противостояния с евроатлантическим сообществом и антироссийских санкций, Первым каналом или Всероссийской государственной телерадиокомпанией поется некая осанна индийскому и китайскому опыту, то у растущей части (хоть и небольшой) граждан возникает немедленное желание следования путем Индии и Китайской Народной Республики. Однако очевидно в действительности, что общего у этих стран не так уж и много: немалые темпы экономического развития в сочетании со все еще гигантским числом неграмотных и нищих, о чем телерепортажи московских госканалов умалчивают благоразумно.
Несмотря на происходящие дискуссии про «особый путь», почти 70 процентов населения России не имеют какого-либо или обладают весьма смутным и противоречивым представлением, в какую сторону идет их страна. Это самый, пожалуй, поразительный итог эпохи Путина. Ведь как много сил, времени и денег было потрачено для «идеологической работы с населением» – а никаких образов будущего так и не появилось в сознании его двух третей.
Парадоксального, на самом деле, в этом нет ничего: именно меньшинством мотивированных и активных граждан, устремившихся к цивилизационным свободам и входящим в оставшуюся треть российского населения, был похоронен коммунизм советского образца. Как явила практика последней четверти века, антикоммунисты ошибались в оценках темпов социального движения. Но, по мнению Эггерта, они никак не ошиблись в нахождении вектора исторического развития. Вполне вероятно, что пятнадцать этих процентов россиян, называемых порой «демократическими романтиками», поздно или рано докажут, что это все время они были самыми подлинными реалистами, явившими после распада Советского Союза некую инстинктивную попытку вообразить себе Россию краем безграничных жизненных возможностей для энергичных и молодых – в некотором роде новой Америкой.
