Процессы, происходящие в российском обществе, описал Лев Гудков. Он полагает, что вслед за уничтожением еды под молчаливое согласие граждан могут ликвидироваться отдельные группы людей, названных «врагами народа», об этом сообщают журналисты раздела «Новости России» интернет-издания для трейдеров «Биржевой лидер» со ссылкой на «Новую газету».
Директор Левада-Центра Лев Гудков в рамках интервью рассказал о своем видении причин нетипичных на первый взгляд явлений, имеющих место в российском обществе. Самой тяжелой проблемой для современного российского народа является то, что не совсем типичные происшествия соответствуют запросу общества.
Перед вбросом какой-либо инициативы в народ элитные группы определяют тренды в общественном сознании, после чего адаптируют процессы под свои потребности. Соответственно, такие низменные явления можно рассматривать как свидетельство некой утомленности общества, прогрессивные и реакционные тренды, из которых можно сформировать образ будущего, в нем найти не удается.
Всеобщее утомление Гудков называет не только самой тяжелой проблемой общества, но и одной из причин тоталитарного рецидива. В настоящее время в России можно констатировать процессы саморазрушения как отдельного человека, так и всего общества. Однако в силу утомленности сил на сопротивление общество не имеет. Неутешительную динамику можно объяснить инерцией приспособления к репрессивному государству, способностью адаптироваться к условиям через понижение запросов.
Подобное устройство общества дает власти государства возможность монополизировать право выступать от имени национального или социального коллектива. Претендуя на представление общих ценностей, власть дает отказ населению в признании гражданской самодостаточности, достоинства народа. В политической жизни такое отношение власти к гражданам выражается в ликвидации многопартийности, всевозможном подавлении структур гражданского общества.
Снижение активности граждан является одной из составляющих насилия в его социологическом выражении. В этом случае насилие проявляется в том, что насильник, используя методы принуждения, отказывает другому человеку в признании самодостаточности, естественности его прав. Имеет место отрицание естественности прав жертвы насилия, ее желаний, возможностей и всего прочего. В результате оказывается, что насильник навязал жертве собственное понимание своей роли и устройства окружающего мира.
После нивелирования гражданских прав населения появляется идея бескачественности большинства, в патерналистском государстве народ воспринимается исключительно как объект управления или же источник для получения определенных ресурсов властью. Большинство лишается любых автономных, неотчуждаемых качеств и достоинств.
Очевидно, что в данном случае интересы государства определяются как приоритет, соответственно, грани допустимого в некоторой степени теряют актуальность. В настоящее время можно видеть уничтожение продуктов питания. Между уничтожением еды и ликвидацией некоторых групп населения, получивших непочетное звание «врага народа», нет никаких моральных и правовых барьеров.
Наблюдаются попытки установить тотальный контроль.
Решение принципиально важных вопросов перешло в компетенцию руководства страны. Власть решает, что есть мораль, что следует считать искусством, какое поведение и явление достойно, а какое нет. Государственной властью определяется наполнение исторического прошлого, оптимальные способы для занятия сексом и воспитания детей гражданами. В совокупности эту регулятивную деятельность можно считать попытками установления тоталитарного контроля. На данное время, по мнению Гудкова, речь идет только о попытках навязывать контроль, но тенденция наблюдается довольно четкая.
Население в ответ на попытки вернуть тоталитарный режим демонстрирует неспособность представить самих себя, готовность принимать руководство страны в качестве держателя коллективного целого. В создавшейся ситуации подобное поведение равносильно молчаливому оправданию институтов насилия, восприятию насилия как должного.
Сама мысль преобладания коллективных значений над ценностью отдельной жизни сравнима только с дисквалификацией индивидуального субъективного начала, прав гражданских и человеческих. Если эта мысль не только воспринимается, но и не вызывает никакого сопротивления – последствия оказывают разрушительными и для каждого отдельного гражданина, и для всего общества.
Обращает Гудков внимание на то, что создавшуюся ситуацию нельзя считать результатом действий недавнего времени, мгновенным эффектом какого-то потрясения. На самом деле одобрение насилия россиянами является инерцией непроработанного советского прошлого, привычка к насилию сохранилась с тех времен.
Можно наблюдать, как современные россияне признают вину Сталина в смерти миллионов людей, но в то же время твердят, что Сталин - «великий человек, организатор Победы и человек, сделавший страну великой». Двойственность отношения к одному историческому персонажу, когда оценки так кардинально отличаются, Гудков называет неким социальным идиотизмом.
