Международные компании начинают составлять бюджет и планировать дальнейшую деятельность в «национальной валюте». В таком случае результаты работы топ-менеджеров выглядят более веселыми, однако этот подход скрывает серьезные риски. Об этом говорится в статье Дениса Соколова, руководителя отдела исследований Cushman & Wakefield, обнародованной «РБК».
Соколов отмечает, что за прошедшие тучные годы россияне начали забывать о том, что представляет гиперинфляция. По его словам, по результатам прошлого года официальная инфляция составила 12,9 процента, что вовсе не так уж много, если учитывать скачок валют и кризис. Конечно, потребительская корзина Росстата существенно отличается от реального потребления среднего класса. Однако загадочным образом то, что казалось неприемлемым в быту, внезапно стало приемлемым для менеджеров крупных компаний.
По его словам, в последнее время можно заметить интересный тренд — многие корпорации (особенно это относится к международным) не способны устоять перед соблазном перевода бюджетирования и финансового планирования из евро и долларов в рубли. Некоторые этот процесс называют «дедолларизацией», намекая подобным образом на то, что подобные шаги соответствуют воле руководства государства, однако на самом деле это является банальным расчетом. Получается, что топ-менеджеры «с Лондонской бизнес-школой за плечами» заявляют о том, что ситуация действительно тяжелая, однако выручка в рублях-то выросла, поэтому компания будет считать все в национальной валюте. Из такого подхода следует, что управление компанией вроде бы было эффективным, ведь финансовые потоки увеличились, поэтому можно и бонус получить, а что касается курса рубля, то это все вопросы геополитики.
Соколов отмечает, что желание менеджеров показать результат является вполне понятным и объяснимым, однако это таит колоссальный риск, причем не только для отдельных компаний, но и для целых сфер деятельности.
Эксперт напоминает, что кризис неплатежей, который поразил страну в начале 1990-х, отчасти был связан с тем, что компании — наследники экономики СССР вели бюджеты в рублях. В связи с этим, когда инфляция разогналась, вышло так, что деньги вроде бы есть на бумаге, однако в реальности они отсутствуют. Проблема здесь заключалась, по словам Соколова, не только в низкой квалификации управленцев. Так, инфляция в 1992 году составила 2500 процентов. При подобном удешевлении денег было невозможно планировать свой бизнес, причем ситуация осложнялась тем, что масштабы инфляции становятся известны только задним числом, и действовать при этом уже слишком поздно.
Новая экономика России в лице частного бизнеса стала сразу вести учет в долларах, не обращая внимания на то обстоятельство, что в то время зависимость от импорта была существенно меньше, нежели сегодня. Россияне не ездили за границу, однако прекрасно понимали, что «доллар в конверте под честное слово» лучше рубля «в виде просроченной задолженности по заработной плате в официальной ведомости».
Опасность планирования в национальной валюту на фоне нестабильного курса и высокой инфляции связана с тем, что оно методологически не позволяет выстраивать реалистичные сценарии. Конечно, если сейчас компания перейдет на рубли в 2016 году, то, возможно, в номинальном виде она покажет прибыль. Однако при этом к концу года у компании не будет ни малейшего представления о собственных активах, как материальных, так и нематериальных. Было бы логично дисконтировать рубли по инфляции, однако здесь существуют проблемы.
Как отмечает Соколов, инфляция представляет собой «заряженный» индикатор, которым пытаются манипулировать политики в своих целях – например, завысить в одном году для обеспечения низкой базы для инфляции в предвыборный сезон. Прогнозы инфляции традиционно значительно отличаются от реального положения дел. Если в прогнозе указывается 5 процентов, а в реальности получается 8 процентов, то 3 п.п. нельзя назвать большой проблемой, однако в случае, если речь идет о 20 или 30 процентах, эти 10 п.п. могут быть для бизнеса вопросом жизни и смерти. При высоком уровне инфляция может существенно отличаться в разных секторах. К примеру, в середине 2000-х потребительская инфляция опустилась ниже 10 процентов, дефлятор ВВП при этом составил 16 процентов, а инфляция в сфере строительства была выше 20 процентов.
По словам Соколова, процессы в современном бизнесе чаще всего растянуты во времени — предприниматель тратит сегодня, а зарабатывает завтра. Вложения в инфраструктуру, в людей, в маркетинг приносят свои результаты через один—три года. И в этом случае результатом планирования в дешевеющих рублях является то, что в реальности каждый год объем инвестиций сокращается и вложения становятся недостаточными даже для того, чтобы поддерживать обороты.
Соответственно, происходит «вымывание» лучших кадров из сжимающихся компаний и отраслей. Как было в 1990-е, самых энергичных людей бизнес весьма быстро перетянул к себе, оставив «красных директоров» существовать в условиях кадрового голода. Результатом этого стало то, что эти же предприятия через несколько лет превратились в легкую добычу для акул нового капитализма.
Соколов отмечает, что в случае, если менеджеры осознают эти риски и переход в рубли для них является способом пережить «идеальный шторм», за который придется заплатить высокую цену, то это не так уж плохо. Однако в ситуации, когда управленцы склонны к самообману, бизнес становится весьма неустойчивым, поэтому при выработке инвестиционных стратегий необходимо весьма осторожно подходить к компаниям и сферам деятельности, вдруг решившим перейти в рублевую зону.
