Процессом над Надеждой Савченко была легализована практика отказа в признании подтвержденного распечаткой от сотового оператора алиби — едва ли не единственного доказательства, которое ранее не могли игнорировать судьи. Об этом говорится в статье социолога Эллы Панеях, обнародованной РБК.
Чем бы ни завершилось это дело для самой украинской летчицы, судебная система РФ получила в качестве побочного эффекта от данного процесса инструмент, который чрезвычайно приятен для нее и для силовых структур и весьма неприятен для общества. Во время данного процесса впервые открыто легализировали практику отказа в признании алиби, которое было подтверждено биллингом — распечаткой, получаемой по запросу от сотового оператора и показывающей звонки и перемещения мобильного телефона.
Остальные аспекты данного дела являются уникальными и вряд ли могут повлиять на судебную практику в целом, однако биллинги давно мешали судьям в спорных случаях удовлетворять сторону обвинения. Ситуация, при которой в суде возникало алиби, подтвержденное подобным образом, была вполне штатной. Почти любой защитник — конечно, если в деле имеется активный защитник, а не «бесплатный» адвокат, приглашенный государством и получающий деньги лишь за присутствие в суде и на допросах, — в первую очередь проверит это. Однако новое решение для типичной проблемной ситуации в судебной практике весьма дорого ценится и быстро распространяется.
До настоящего времени биллинги понимались российскими судьями как едва ли не единственное нейтральное доказательство, которое может быть использовано защитой. Свидетельские показания всегда можно было поставить под сомнение, заявив, что они являются подкупленными или заинтересованными, а справку, полученную с работы или с какого-то другого места, — объявить подделкой, ведь судьям, занимающимся бумажной конторской работой, хорошо известна цена бумажки с печатью. Экспертизы делают за деньги, а это обстоятельство также влияет на предвзятость их результатов. Однако результаты биллинга считались объективными данными.
Конечно, судьи далеко не сразу оправдывали лиц, предъявлявших распечатки, обеспечивающие алиби, однако такое доказательство всегда ставило судью в тяжелое положение. Наличие активного защитника в деле подразумевает возможность обжалования приговора, а вышестоящие суды не готовы бесконечно игнорировать очевидное, ведь у них отсутствует необходимость поддерживать отношения с прокурором, который ведет дело. В связи с этим судьи пытались как-то выкрутиться — к примеру, назначить весьма символическое наказание, чтобы обвиняемый не решился или поленился обжаловать приговор, или придумывать еще что-нибудь, чтобы не портить статистику обвинению.
Если судьи будут игнорировать биллинги, число обвинительных приговоров значительно вырастет.
Однако после приговора, вынесенного в отношении Савченко, неудобную распечатку стало не страшно отправлять в корзину вместе с остальными доказательствами защиты. Формально в России нет прецедентного права, однако существует «практика», которая базируется на стремлении большинства судей не отличаться от своих коллег, принимая обычные, не привлекающие внимания решения. Когда коллега, который вдохновлен высокой политической значимостью дела, под софитами делает то, что сам ты до этого момента не решался проделывать или делал лишь в самых крайних случаях, с оглядкой и крайней осторожностью, — не только возрастает собственная решимость делать точно так же, но и становится тяжелее отказать прокурору в аналогичной любезности. Ведь все же видели, что теперь можно так делать.
Не секрет, что задача адвоката в российском процессе заключается не столько в том, чтобы победить сторону обвинения в суде, сколько убедить правоохранителей на ранних стадиях, что не стоит и начинать дело. Гораздо больше людей обязаны своей свободой аргументу «мы же биллинги запросим, и судья сразу все поймет», чем оправдано судами. Но после дела Савченко жизнь правоохранителей станет проще, а опаснее жить в первую очередь будет благополучному обывателю, который не имеет надежной административной или силовой «крыши», однако может найти деньги на адвоката.
Как получилось, что активность правоохранительных органов при той же численности, возрастающей бюрократической нагрузке и отсутствии реального роста преступности за год выросла почти на 10 процентов? В прошлом году было зарегистрировано на 8,6 процента больше преступлений, хотя насильственная преступность (обычно по ней делают выводы об общей реальной динамике преступности, поскольку ее тяжело спрятать и почти невозможно сфальсифицировать), напротив, упала: на 4, 1 процента – число убийств, на 8,5 процента — причинение тяжких телесных повреждений.
Все дело в том, что силовикам становится проще работать: из-за того, что меняется судебная практика, силовикам в судах, которые настроены игнорировать любые аргументы защиты, все больше сходит с рук. В случае если суды перестанут считать биллинги твердым доказательством, число обвинительных приговоров вырастет еще больше, и именно за счет тех слоев населения, которые раньше чувствовали себя более-менее защищенными.
